Комментируют Лариса Денисенко и Анна Хьоглунд
«Почему небо голубое, а люди не летают?» Очень быстро дети от таких вопросов переходят к более сложным, на которые у взрослых не только нет ответов, но они вообще опасаются разговаривать. Почему та девочка так странно ходит? Почему его по очереди в садик приводят один и второй папа, а где его мама? Почему у той девочки брови напоминают чайку? О том, как разговаривать с детьми на темы, о которых общество хотело бы молчать, в рамках дискуссии «Другие дети» на Книжном Арсенале рассказали правозащитница Лариса Денисенко и писательница из Швеции Анна Хьоглунд.
Почему родители не разговаривают с детьми на трудные темы?
Анна Хьоглунд, автор книг «Быть мной» и «Об этом говорят только с кроликами»
Очень часто родители испытывают страх перед тем, чтобы попробовать найти общий язык с детьми. Возьмем за пример тему смерти. Я могу точно сказать, что мои мама и папа опасались разговаривать со мной на эту тему. Родители очень часто боятся тех вопросов, на которые, собственно говоря, они не знают ответов. Иногда им просто не хватает знаний, и это является одной из причин, почему не происходит конструктивного диалога с ребенком. Но честно сказав себе, что ты чего-то не знаешь, можно начать хорошую дискуссию. Можно начать с того, чтобы рассказать ребенку откровенно о своем опыте, о своих знаниях, и, возможно, они по-другому посмотрят на ситуацию. Именно поэтому я пишу книги откровенно, опираясь на свой опыт, и мне жаль, что подобная литература не попала в мои руки в свое время.
Лариса Денисенко, правозащитница, адвокат, писательница, автор книги «Майя и ее мамы»
Мне кажется, что у нас вообще мало навыков относительно разговоров на любые сложные темы и со взрослыми, и с детьми. У нас нет определенной лексики, уверенности, уравновешености для того, чтобы объяснять вещи, которые нас вроде бы чем-то пугают. Мы как будто заходим в воду, где не знаем, какое там дно. А оно оказывается мутным, потому что дети задают достаточно сложные вопросы. Мы же привыкли говорить «правильные» вещи, а сложные вещи в сознании искажены. И в результате объяснить, почему в сок не нужно класть сахар, гораздо легче, чем объяснить, почему не нужно бояться ребенка, который неуверенно двигается и не совсем такой, как ты. И так во всем. Думаю, что это проблема поколений. С нами родители не проговаривали эти вещи. Сейчас дети совсем другие, если они уловят страх и высокомерие родителей, они вообще не будут с ними говорить. Здесь, кстати, удобным инструментом будет книга — прочитали какую-то историю с ребенком и сразу же ее обсудили. В своей книге «Майя и ее мамы» я отхожу от понятия традиционной семьи, потому что я не хочу, чтобы ребенок, который растет без папы или мамы, чувствовала себя дискриминированным. Я слышала про различные формы унижения детей, например, детей, родители которых живут за границей, называют скайп-дети, мне это ужасно не нравится. А наиболее меня поразила история о двух близнецах, которых учительница называла «искусственниками» и «пробирочниками» при детях. Я уделила много времени, чтобы с ней поговорить, но боюсь, что она так и не поняла, в чем проблема. Нельзя говорить о правильности и неправильности семей, нельзя говорить о традиционность или не традиционность. Есть просто семьи, где живет любовь и уважение, а есть семьи, где этого нет.
Что больше всего тревожит взрослых в детской литературе?
Л.Д.:
Смущает откровенность, потому что к откровенности люди вообще не очень готовы, и неважно, какая тема. Если это откровенное письмо без замалчиваний, начинается кое-где истерия. Зависит от общества. Если оно патриархальное, то книжки об усилении роли женщины или девочки, ЛГБТ-тематика будут вызывать большее недовольство. Много я слышала возмущений о том, зачем писать об онкобольных детях, — родители считают, что дети не хотят об этом читать. Те сами родители могут быть и против инклюзивного образования. И когда ты откровенным словом нажимаешь на это, то сталкиваешься с гневом и непониманием тех, кто к этому не готов. Это ловушка, ведь в обществе все это есть, и ребенок рано или поздно будет узнавать об этом сам, без помощи, участия и чувствительности родителей. Это происходит со всеми, надо быть большими реалистами. С детьми нужно разговаривать об этих табуированных темах с позиции «равный — равному», и желательно вовремя. Со мной в детстве никто не вел себя, как с маленьким песиком, никто не сюсюкался, взрослые общались со мной на равных, и я всегда могла переспросить, если что-то не понимала. Это были доверенные лица. И в своих текстах я стараюсь сотворить таких персонажей и явления, чтобы ребенок осознавал и воспринимал то, что я пытаюсь проговорить.
А.Х.:
В Швеции откровенные детские и проблемные подростковые книги до сих пор воспринимаются довольно прохладно. Но я замечаю, что тенденция меняется. Например, в шведском языке появился новый местоимение «хен» на обозначение нейтрального обозначения относительно пола, если человек не относит себя ни к мужчинам, ни к женщинам. Хотя, откровенно говоря, не все восприняли это нововведение сразу же и положительно.
Как вам с помощью фильма или книги удалось объяснить ребенку что-то такое, что вы не смогли сделать сами?
А.Х.:
Как-то у меня был воркшоп в Тбилиси для студентов художественного факультета. Я показывала им норвежскую книжку «Гнев» о насилии в семье, и один из студентов довольно чутко отреагировал на эту книгу. На следующий день он сделал небольшую серию иллюстраций, посвященных этой теме. Таким образом он смог переосмыслить собственное детство. Вообще искусство и культура в этом смысле являются очень полезными и помогают постичь то, что бывает непонятным и очевидным сразу.
Л.Д.:
Я, наверное, могу вспомнить несколько таких историй. Первая касалась групповой антигомофобной терапии с родителями, когда мы просматривали фильм «Молитвы по Бобби». Фактически все родители плакали после просмотра этого фильма. Культурный и творческий продукт всегда сильно влияет на людей, даже на тех, что настроены очень критически. Второй момент связан с книгой «Против Насилия». Ко мне обратились коллеги с определенной жалобой на одну свою родственницу, которая «гламуризировала» собственную дочь. В сборнике есть рассказы Марьяны Кияновской о семье, которая, пытаясь обеспечить будущее своей дочери, просто сделали из нее фарфоровую куклу, нарушая правила приватности. В этом рассказе она постоянно ведет блог с папой, рассказывая о своей гламурной жизни, ей нельзя плавать, играть с другими детьми, ей нельзя быть с синяками. И неважно, каким добром это объясняется, — это типичная эксплуатация ребенка. Мне сказали, что после прочтения этого текста у той женщины была просто истерика, она не хотела узнавать себя в этой героине. Но потом они начали исправлять ситуацию. И на это повлияло всего лишь один рассказ.
Третий пример — объясняя тему холокоста и ненависти к инаковости, я использовала текст книги «Мальчик в полосатой пижаме». В этой книге один главный герой — сын начальника концлагеря подружился с другим главным героем — узником этого концлагеря. Они абсолютно одинаковые дети и не понимают, что есть какая-то разница между ними, кроме этой полосатой пижамы. Очень много вещей в отношении достоинства, равенства я объясняла детям с помощью этого текста. И им это было вполне понятно.
Источник:http://womo.ua/inshi-diti-yak-govoriti-z-ditmi-na-tabuyovani-suspilstvom-temi/
